Nothing else
Плохо. Очень плохо.
Съездила к Ару, меня расшатало и я теперь хочу плакать и не могу. Глаза болят, дыхания нет, а всё равно не плачу.
Ужасно понимать, что у кого-то были проблемы и к нему приехал любимый человек, а у меня были проблемы и от меня любимые люди отворачивались. Ненавижу видеть себя на контрасте с другими людьми.
У меня детские вопросы к себе. Почему в пол второго ночи мне некому позвонить? "Друзья" могут позвонить мне в любой момент и сказать, что всё трындец, и я буду говорить с ними и приеду если нужно. Но мне некому позвонить даже днём. Разве что притвориться что всё нормально, но не говорить, в чём проблема.
Если я говорю о проблеме, значит за ней стоит что-то ещё большее, о чём я сказать не могу. Рот не открывается. Открывается и я начинаю говорить о ерунде.
Глаза воспалились от уборки, слезятся, слёзы текут, но плакать не получается.
Съездила к Ару, меня расшатало и я теперь хочу плакать и не могу. Глаза болят, дыхания нет, а всё равно не плачу.
Ужасно понимать, что у кого-то были проблемы и к нему приехал любимый человек, а у меня были проблемы и от меня любимые люди отворачивались. Ненавижу видеть себя на контрасте с другими людьми.
У меня детские вопросы к себе. Почему в пол второго ночи мне некому позвонить? "Друзья" могут позвонить мне в любой момент и сказать, что всё трындец, и я буду говорить с ними и приеду если нужно. Но мне некому позвонить даже днём. Разве что притвориться что всё нормально, но не говорить, в чём проблема.
Если я говорю о проблеме, значит за ней стоит что-то ещё большее, о чём я сказать не могу. Рот не открывается. Открывается и я начинаю говорить о ерунде.
Глаза воспалились от уборки, слезятся, слёзы текут, но плакать не получается.